Кто я?
Действительно, кто я, чего хочу, добиваюсь и чем стараюсь заниматься по сегодняшний день?
По паспорту меня зовут Сэрэнжаб Балдано, а фамилия по-бурятски – Балданай, то есть сын Балдана. Когда я понял, что остаюсь один по мужской линии в семье охотника Дугарова Балдана из Улэнгэ, то решил в своем лице взять ответственность за весь свой род, символически стал – Балдано (с ударением на ‘о’). Я на это решился еще в свои юношеские годы, как бы моя жизнь ни сложилась в будущем.
Отца не помню, даже не знаю, когда он умер – никто об этом, к огорчению, до сих пор мне не рассказывал. Мать Очирова Удомбра вернулась из ссылки в начале 50-х годов, была репрессирована как представитель кулачества в 30-е годы. Скончалась в 1969 году. Я воспитывался у приемной двоюродной сестры Балдановой Хандамы. Но у меня были три брата, я – четвертый – младший среди них. Встречался с ними очень редко: они учились где-то далеко от нашей животноводческой фермы – в районном центре округа Аги, летом работали в колхозе, а домой приезжали не очень часто.
Началась война, и всех братьев призвали в Красную Армию. После краткосрочного обучения военным наукам отправили воевать – защищать Отчизну. Они не успели сделать в жизни главное: жениться, обзавестись детьми, работать и т. д. Старшего брата звали Цырендоржи (он добровольно ушел на фронт – работал начальником культпросвета округа), среднего – Цыбигжаб, а младшего – Даба, или Добаадай. Никто из братьев не вернулся домой, только имена и фамилии их остались на стеле, памятнике павшим, в родном колхозе, в улусе Хойто-Ага. Я ждал встречи с ними всю жизнь: не может быть, чтобы все они погибли в той проклятой мясорубке.
Как понимаю ныне, моя сестра Хандама-абгай не в состоянии была нам помочь, заниматься и воспитывать нас, хотя и старалась вовсю: она сама уже имела собственных троих детей, содержала одна колхозную ферму, и вся необходимая работа со скотом, не в одну сотню, полностью лежала на ее плечах.
Я нянчил ее троих детишек, ухаживал за ними днем и ночью, кормил и таскал повсюду с собой. Зимою и летом пас коров и телят, косил, собирал и возил сено, заготавливал дрова, пилил и колол, варил пищу сестре и детям, молол зерно на жерновах, крутил до одури два тяжелых камня.
Моя сестра была очень строгая, жесткая, справедливая, малоразговорчивая, всегда в работе. Она требовала с меня строго, сильно ругала и часто била также крепко. Но и ко многому приучила, к счастью.
Жили одни в закопченной юрте, и не помню ни холода, ни голода – жили нормально.
Одним словом, мое детство прошло полностью без игр, шалостей, конфет и материнской ласки – просто ныне не припомню в этом смысле ничего, да и не жалею об этом. Совсем. В своем детстве, юности, да и в зрелые годы я видел и встречал один на один много нехорошего, дурного, скверного и совершенно тяжелого, просто отталкива ющего во всех отношениях. Вот теперь и сам крайне удивляюсь и поражаюсь, почему и отчего я не стал хулиганом, вором, бандитом и вообще опасным преступником? А ведь мог бы стать известной и влиятельной “личностью”: были задатки... Вероятно, меня спасли от такой судьбы труд, книги (всегда много читал и читаю), а в большей степени – сестра, абгай. Да, да, меня, разумеется, по-настоящему, по-мужски и по-отцовски воспитала Хандама-абгай.
Моя сестра Хандама-абгай скончалась в 1979 году.
Вечная память ей!
В начальную школу удрал с фермы сам, самостоятельно ушел, скрываясь за телегой, на которой в школу открыто ехали дети – мои соседи. Всегда находился в неуютных школьных общежитиях, жил там впроголодь. Кормили нас жидкой похлебкой из грубой колхозной муки, разбавленной кислым молоком – аарсан. Другим детям часто привозили продукты из дома: мясо, масло, муку, молоко, конфеты и т. д. Они готовили пищу сами себе на печурке, отворачивались от меня, скрывая, что готовили. Вид, наверное, у меня, когда они варили свою пищу, был открыто недоброжелательный – голод командовал мною. Всегда сильно завидовал детям из детского дома или же из сытых семей.
Очень рано научился добывать себе еду, охотиться на озере Бильчир за утками, гусями и ловить рыбу. Для этой цели по-воровски выносил из школы малокалиберную винтовку с патронами. Быстро наловчился метко стрелять, а также превосходно жарить дичь. Пировал открыто: в такие дни ко мне приходили даже некоторые учителя. Например, завуч местной школы Дарма-Базар Жигмитович Жигмитов охотно ел со мною. К слову, он в свое время дружил с моим старшим братом, часто о нем мне рассказывал удивительные вещи. Несколько лет назад он прислал мне свои воспоминания о нем. Пожалуй, они единственная память о моих братьях, больше ничего не сохранилось о них, к печали.
Меж тем, в те детские годы почувствовал, понял, что как-то, каким-то образом научился разбираться инстинктивно в людях, что мне дано каким-то чудом от природы заранее логично предвидеть, предугадывать некоторые явления и события. Вероятно, это и есть моя внутренняя интуиция, и она во многом меня спасла в прошлом и даже сегодня помогает, не говоря уж о ее вмешательстве в мое творчество. Здесь мне уместно напомнить, что среди моих соплеменников к сиротам отношение довольно презрительное и недоброжелательное, как почти к бродячим псам: “А-а, этот...!”
В детстве и юности пытался заняться стихосложением, играл в школьной самодеятельности, увлекался танцами, которыми потом зарабатывал себе на жизнь – вертелся вовсю перед солдатами, отправлявшимися на войну с японцами: эшелоны с ними останавливались на станции Могойтуй. Я отплясывал не только ногами, но животом и ... попкой. Солдаты громко кричали мне: “Давай, давай... ж...й, ж...й!” Гоготали и кидали мне из вагона, кто что мог: хлеб, рис, шинель... Счастлив и горд я был – впереди неделя – другая сытой жизни. Хорошо было!
Всегда учился без всякого усилия и зубрежки, терпеть не мог физику, математику и химию, но всегда и везде читал книги, читал просто запоем, особенно из богатой библиотеки известного ученого профессора Гомбожаба Цыбикова. После прочтения книг любил думать и рассуждать по поводу и без повода. Не случайно меня в детстве обзывали... Белинским. Никто не называл по имени Сэрэнжаб, а кликали Хубуудии. Это значит малыш, шустрый мальчуган. Последовательного и системного образования в детстве и юности не получил, не удалось, так сказать, учился и не учился – шаляй-валяй, к сожалению. А заочную учебу даже не считаю нормальным, порядочным образованием и образованностью. Так, видимая и жалкая необходимость, словом, одно – корочка.
Из калейдоскопа событий, чувств и впечатлений детства никогда не забуду один эпизод. В шесть-семь лет я почти ослеп – стал плохо видеть. Мои братья отвезли меня на телеге в Агинский дацан, показали эмчи-ламе. Он брызнул мне чем-то в глаза, сильно шлепнул и сказал твердо:
– Открой глаза!
Я прозрел... на всю жизнь. И увидел то, что мне суждено было видеть: потрясающее зрелище – чудо! Возможно, увиденное и стало моим внутренним толчком-зовом к чему-то главному, важному и символическому, затронуло какие-то скрытые гены предков. Но знаю, что для меня с тех пор любой храм – это святыня и свято.
В то время, конечно, я ничего не понимал и не соображал, но, кроме дикого, слепого и крайнего возбуждения, восторг и радость вызывали во мне роскошь и красота моего родного Агинского дацана! Эти потрясения захватили меня полностью и на всю жизнь, и до сих пор вижу эту изумительную и благословенную картину также ярко, незабываемо, как тогда в семилетнем возрасте: много изображений бурханов из золота, серебра, бронзы, красочные картины на тканях, многочисленные предметы культа, изделия из парчи, шелка, дерева и мрамора; и необычный запах, и своеобразная музыка религии Азии! О, Бурхан багша! И это после жизни в убогой, старой и закопченной юрте и сиротства!
Кстати, этот буддийский дацан во всех странах, где исповедуется буддизм, славился своим великолепием и богатством, архитектурой и художественными ремеслами, книгопечатанием, а также в изучении медицины, философии, истории, астрологии и других канонов данной религии, да и отличными переводами с санскрита, монгольского и тибетского. Там жили и несли службу святые отшельники и мудрецы-перерожденцы. Агинский дацан имел прямые постоянные контакты и связи с самим Далай-Ламой и вообще с Тибетом, Китаем и Монголией и заслуженно считался крупнейшим и влиятельным центром буддизма во многих странах мира. Именно в нем в течение многих лет учились, стажировались и занимались своими исследованиями в области буддизма ученые-востоковеды России. Такие, как: Ф. Щербатской, С. Ольденбург, Е. Обермиллер, Б. Владимирцев, В. Кузнецов, А. Позднеев, А. Руднев, В. Котвич и другие неоднократно бывали в Аге, Агинском дацане.
В юности я часто и подолгу скитался почти по всему Советскому Союзу. Ездил в товарниках, на крышах пассажирских поездов (к счастью, они в то время не были электрифицированы), “зайцем” на грузовиках, телегах, да и пешком. Успел побывать в европейской части России, Прибалтике, Крыму, на Дальнем Востоке, Урале и даже в некоторых республиках Средней Азии. Я узнавал много интересного и необычного. Понял, что здесь много фруктов, всегда тепло, нет проблем с пищей (обычно за один “бесплатный”, пробный, обход по базарам Ташкента, Ферганы и Намангана был сыт), да и с одеждой – одними брюками и одной рубашкой можно было обходиться круглый год.
Вот почему я оказался после Ленинграда вновь в Ташкенте, Фергане, Намангане и Сулюкте. Славно “погулял” – постранствовал, поездил, посмотрел и кое-что испытал в своей юности, да и во взрослые годы. Но крайне удивительно, что все это с пользой для себя, и обошлось порядочно во всех случаях, как понимаю в настоящее время. Просто поразительно – сам теперь нахожусь в отчаянном удивлении!!!
Хорошо, прекрасно и вольготно было – часто с улыбкой и теперь вспоминаю о тех годах...
Дальше моя жизнь пошла, как у многих моих современников, о которой просто не стоит подробно рассказывать. Разве я один был исключен из членов Союза Художников СССР и снят с поста председателя СХ Бурятии? Кто-то подвергся этому в другой республике, крае и области. Началось обычное, что происходит в подобных случаях с людьми, проявившими инициативу, особое, нестандартное мышление и поступки. Но я рад и счастлив, что произошло это в мои молодые годы, весьма “своевременно” – мог бы где-то застрять по службе или что-то делать, как все. Не случайно бывший Первый Секретарь Бурятского обкома КПСС, ныне покойный, предлагал мне не один раз: – Брось копаться в прошлом, в буддизме, начни с ... заместителя министра культуры, потом посмотрим. Думаешь не вернется 37-й год? Вернется, и еще какой! И ты будешь в черном списке первым... Я запросто прикрою твою дорогу в Москву, там некоторые шизофреники поддерживают тебя. Вот журнал “Искусство”, где твоя статья о буддизме (и в самом деле на его столе лежал этот журнал – я, когда вошел в кабинет, сразу же обратил свое внимание на него, – ждал похвалы), знай, что у меня прямой провод в Москву...
Признаюсь, я давно искал “загадку” своей судьбы; всю свою сознательную жизнь стремился найти ответы: кто я, почему такой, какой есть, и что послужило поводом, основой стать тем, кем являюсь сегодня, и что ожидает меня в будущем?
Кажется, теперь близок к разгадке. Ныне понятно мне, что моя истина заключается в следующем:
“Человек, который зрит свою истинную природу – свободен всегда и везде, и когда он стоит, и когда он не стоит, и когда приходит, и когда уходит. Он действует в соответствии с ситуацией и отвечает в соответствии с вопросом. Он прибегает к разнообразным формам самовыражения, но никогда не отходит от своей природы... Это и называется созерцать свою истинную природу”. (Хуэйнэн)
К человеку, который верит в изначальную чистоту своей природы и полностью на нее полагается, не пытаясь навязать ей что-то чуждое и постороннее, внести какие-то усовершенствования, что-то исправить в ней, – просветление приходит совершенно естественно и легко, как вода устремляется вниз, а облака плывут по небу.
Сокращенный текст из раздела “Кто я” альбома “Сэрэнжаб Балдано”, Москва, 2003 г.
1
2
3
4
5
© Сэрэнжаб Балдано. Все права защищены. 2020 г.